Микаэль поначалу отнесся к предложению прохладно, но потом все же не устоял перед перспективой кратковременного отдыха в шхерах, да еще, как ему сулили, с хорошей едой и приятной компанией в придачу. Однако обещания так и остались обещаниями, а сама морская прогулка обернулась куда большим кошмаром, чем можно было предполагать. Они отправились по красивому и отнюдь не сложному маршруту от острова Булландё мимо Фурусунда со скоростью, едва достигавшей пяти метров в секунду, и тем не менее у новой подруги пиарщика сразу начался приступ морской болезни. Ее сестра принялась ругаться со своим парнем, и никто из них не собирался обучаться управлению яхтой. Вскоре стало ясно: все намерены предоставить судовождение Микаэлю, а сами готовы лишь давать благие, но в основном бессмысленные советы. После первой ночевки в заливе у острова Энгсё он уже твердо решил причалить к берегу в Фурусунде и уехать домой на автобусе, и только отчаянные мольбы пиарщика заставили его остаться на борту.
На следующий день, около двенадцати часов — достаточно рано, чтобы можно было надеяться найти несколько свободных мест, они пришвартовались к гостевой пристани острова Архольм. Разогрели еду и уже успели пообедать, когда Микаэль заметил желтую яхту М-30 с пластиковым корпусом, которая входила в залив, поставив только один грот-парус. Судно не торопясь лавировало, и капитан выискивал место у пристани. Оглядевшись, Микаэль обнаружил, что между их «Скампи» и правым бортом яхты класса «Н-boat» остается небольшая щель, и это было последнее свободное пространство, куда узкая М-30 еще могла втиснуться. Он встал на корму и указал на это место; капитан М-30 благодарно поднял руку и резко повернул к пристани.
«Яхтсмен-одиночка, не утруждающий себя запуском мотора», — отметил Микаэль.
Он услышал скрежет якорной цепи, и через несколько секунд грот-парус опустился, а капитан забегал как ошпаренный, чтобы направить яхту прямо в щель и одновременно разобраться с веревкой на носу.
Микаэль взобрался на планширь и вытянул руку, показывая, что может принять веревку. Вновь прибывший в последний раз изменил курс и идеально подошел к корме «Скампи», почти полностью погасив скорость. Он бросил Микаэлю линь, и в этот момент они узнали друг друга и радостно заулыбались.
— Привет, Роббан, — сказал Микаэль. — Если бы ты воспользовался мотором, тебе бы не пришлось сцарапывать краску со всех лодок в гавани.
— Привет, Микке. Я и гляжу, вроде знакомая фигура. Я бы с удовольствием воспользовался мотором, если бы смог его завести. Он испортился два дня назад, когда я уже был в пути.
Прямо через планширь они пожали друг другу руки.
Целую вечность назад, в семидесятых годах, в гимназии Кунгсхольмена, Микаэль Блумквист и Роберт Линдберг были друзьями, даже очень близкими друзьями. Как это часто происходит со школьными приятелями, после выпускных экзаменов их дружба закончилась. Они пошли разными путями и за последние двадцать лет пересекались от силы раз пять-шесть. К моменту неожиданной встречи на пристани Архольма они не виделись по меньшей мере семь или восемь лет и теперь с любопытством разглядывали друг друга. Загорелое лицо Роберта обрамляла двухнедельная борода, волосы торчали в разные стороны.
У Микаэля вдруг поднялось настроение. Когда пиарщик со своей туповатой компанией отправился к магазину на другой стороне острова, чтобы потанцевать на празднике летнего солнцестояния, он остался на яхте М-30 поболтать за стопочкой со школьным приятелем.
Через некоторое время они, отчаявшись бороться с печально известными местными комарами, перебрались в каюту. Было принято уже изрядное количество стопочек, когда разговор перешел в дружескую пикировку на тему морали и этики в мире бизнеса. Оба они избрали карьеру, в какой-то степени связанную с государственными финансами. Роберт Линдберг после гимназии пошел в Стокгольмский институт торговли, а затем в банковскую сферу. Микаэль Блумквист попал в Высшую школу журналистики и значительную часть своей профессиональной деятельности посвятил раскрытию сомнительных сделок, в том числе и банковских. Разговор завертелся вокруг моральной стороны отдельных «золотых парашютов» — договоров, заключенных в 1990-х годах. Линдберг сначала произнес горячую речь в защиту некоторых из наиболее широко обсуждавшихся «золотых парашютов», а потом поставил стопку и с неохотой признал, что среди бизнесменов все же попадаются отдельные мерзавцы и мошенники. Его взгляд, обращенный к Микаэлю, вдруг стал серьезным:
— Ты ведь проводишь журналистские расследования и пишешь об экономических преступлениях, так почему же ты ничего не напишешь о Хансе Эрике Веннерстрёме?
— А о нем есть что писать? Я этого не знал.
— Копай. Копай, черт возьми. Что тебе известно о программе УПП?
— Ну, было в девяностых годах что-то вроде программы поддержки с целью помочь промышленности стран бывшего Восточного блока встать на ноги. Пару лет назад ее упразднили. Я о ней ничего не писал.
— «Управление промышленной поддержки» — проект, за которым стояло правительство, а возглавляли его представители десятков крупных шведских предприятий. УПП получило государственные гарантии на ряд проектов, согласованных с правительствами Польши и стран Балтии. Центральное объединение профсоюзов тоже принимало посильное участие, выступая гарантом того, что шведская модель будет способствовать укреплению рабочих движений этих стран. С формальной точки зрения это был проект поддержки, основанный на принципе «учись помогать себе сам» и призванный дать странам бывшего соцлагеря возможность реорганизовать свою экономику. Однако на практике вышло, что шведские предприятия получили государственные субсидии и с их помощью сделались совладельцами предприятий этих стран. Наш чертов министр от христианских демократов был горячим сторонником УПП. Речь шла о том, чтобы построить целлюлозно-бумажный комбинат в Кракове, оснастить новым оборудованием металлургический комбинат в Риге, цементный завод в Таллинне и так далее. Средства распределялись руководством УПП, которое сплошь состояло из тяжеловесов банковской и промышленной сфер.